С Днем ПОБЕДЫ!
Читать эти письма — все равно что слушать живые голоса ветеранов. Они уходят от нас, но память, к счастью, остается.
Спасибо всем, кто воевал!
Письмо старшины Алексея Богданова жене
Здравствуй, Люсенька! Как наш маленький Юрочка? Поздравь его с днем рождения, а подарочек преподнести затрудняюсь. Подарок будет иной — буду разить гадов-гитлеровцев, чтобы сохранить нашу Родину и обеспечить счастливую жизнь народу. Целую. Ваш Леша. (3.7.1941).
Письмо 20-летнего летчика, офицера Юрия Бородина, погибшего в боях под Киевом
Милая Лида! Ты хочешь вызвать меня телеграммой? Нельзя. Не сердись. Полеты в разгаре. И ведь ты же умная, ты понимаешь, что мне доверено самое дорогое — защита Отечества. А чтобы его защищать, надо учиться. Ведь даже тебе я не буду нужен недоучкой. А потом, понимаешь, я эту даму со звучным именем "Авиация" люблю… Так же сильно, как тебя и Волгу. Так что терпи. Жена летчика — это не так-то просто. (30.06.1941).
Удивительная тишина вокруг. Кузнечики… Трава… Солнце… Как будто нас сюда на пикник собрали. А люди отсюда уходят на смерть. Но я умирать не собираюсь, у нас с тобой еще так много впереди.
Вчера сажали на аэродроме деревья: пусть потомки вспомянут добрым словом.
(12.7.1941, день смерти).
Офицер Иван Миронов сыну
Юраська! Твой отец уехал драться с фашистами, которые напали на нашу страну. Многие отцы вместе со мной оставили свои семьи и, рискуя жизнью, ведут борьбу с нашим врагом.
Когда ты подрастешь, то будешь читать про эту войну и узнаешь, сколько она принесла горя народу. Мой уход от вас с мамой, конечно, ухудшил ваше положение, и без меня вам тяжело.
Но надо ли вам грустить? Нет, Юраська! Надо быть мужчиной, а ты у меня такой, я знаю, уже способен на мужество. Поэтому я пишу тебе, как взрослому.
Вспомни, видел ли ты когда-нибудь, чтобы твой папа плакал? Нет, не видел. Это потому что я тоже мужчина. Что это значит? Значит, ты должен расти смелым, энергичным, волевым…
Ты, Юраська, должен учиться не тужить и не унывать. Раз меня нет, то главный мужчина в доме ты. Это твоя главная обязанность — поддерживать нашу больную маму, чтобы она не плакала и не грустила… Ты же знаешь, мама у нас очень хорошая и будет учить тебя только хорошему.
Возможно, вам будет трудновато с питанием и одеждой, но это ничего. Я в твои годы сидел на одном хлебе с луком и имел всего одни старые штаны.
А если со мной что-то случится, хочу, чтобы ты вырос мне на смену настоящим гражданином Страны Советов и настоящим воином. Вот тебе мои заветы. (16.08.1941).
Письмо командира артиллерийско-пулеметного батальона, участника обороны Киева, капитана Стефана Мешкорудного жене и детям
Здравствуй, дорогая Зиночка и наши будущие герои! Целую тебя крепко-крепко. Целуй за меня наших детей: Женю, Леву, Валю и Геночку. Я здоров, но еще не совсем. 16 июля меня ранило в руку, но до 30-го я оставался в строю. Рана воспалилась и пришлось на время поехать в госпиталь.
Дерусь с врагом, как честный патриот своей любимой Родины. Знайте, я не был и не буду трусом...
Целую вас крепко, крепко. Не скучайте, помогайте Родине, крепите ее оборону чем сможете. Тима и Андрюша (братья) ушли добровольцами на фронт защищать город Ленина. Молодцы! (29.08.1941).
Письмо участника обороны Киева, младшего лейтенанта Ивана Кузнецова
Моя милая Маруся! Здесь под Киевом к нам прислали одну девушку, которая окончила 10 классов. Она спасает раненых, выносит их с поля боя. Она и мне перевязала рану. Какие это мужественные девушки — патриотки нашей Родины!
Маруся, пойми: фашизм напал на нас с целью захватить Родину и лишить наш народ счастья, которое нам завоевали отцы в 1917-1920-х годах. Мы теперь должны драться за свою Родину, как львы, до последней капли крови.
Все равно разобьем фашистов в пух и прах, мы его в Киев не пустим. Фашисты сдаются в плен, и говорят, что не хотят воевать за Гитлера. Но это пока одиночки, а заговорят и многие об этом. Будь спокойна… (3.9.1941).
Письмо участника двух войн Константина Благовестникова о сыне, ушедшем на фронт добровольцем в 16 лет
Родная моя, не найти слов, чтобы утешить нашу семью, велико горе нашей семьи. Не стало нашего Вали, бойца-танкиста, бойца за счастье и свободу нашей прекрасной Родины. Наше горе слилось с горем всей нашей страны, нашего народа...
Прекрасная была жизнь у нашего Вали. Короткая, но благородная.
Я думал, после этой войны соберемся все вместе и уже никогда больше не расстанемся, и вот одного из нас уже не будет. Когда кончится война, обязательно отыщем могилу сына.
Будь мужественна, моя родная, моя любимая. Честь нашей семьи Валя не уронил. Пусть это послужит тебе утешением. (8.9.1942).
Письмо офицера Константина Биткова, погибшего во время битвы за Севастополь
Здравствуй, милый мой Шуренок!.. Обычно наш боевой день начинается часов с 3 утра. До этого ведется ружейная и пулеметная перестрелка. Пули летят над головами, жужжат, ударяются в бруствер окопа и издают звук кипения каши или когда идет дождь — звук падающих капель в лужу. Но на это не обращаешь внимания, дело привычное. Даже ракеты снарядов, их разрывы уже не заставляют вздрагивать… Твой Костя. (1942).
Письмо военного журналиста, участника боев Григория Тертышника
Ксеня! Многие говорили, что война постепенно выветривает из души солдата человеческую нежность. Оказывается подобные утверждения — сущая ерунда. Наоборот, мои чувства окрепли, углубились, превратились в нечто святое, неотъемлемо от внутреннего мира души моей. Я верю в наше будущее. Оно у нас светлое, молодое и прекрасное… А ты в этом будущем олицетворяешь чистоту и прелесть жизни, делаешь ее очаровательной, вечно юной, звенящей, как веселый ручей. (12.11.1942).
Письмо Баубека Булкишева в "Казахстанскую правду"
В атаку мы пойдем на рассвете. Товарищи мои сейчас отдыхают… Думают о многом — перед боем всегда как бы входишь в новый мир. Слышу, как Вася вполголоса спросил у Феди:
— Ну вот скажи, о чем ты сейчас думаешь?
А Федя ответил:
— Замечательно мы жили с Раей.
Вася молчит. Я знаю, что он сейчас думает о своей любимой жене. Вот он говорит:
— Ты знаешь, Федя, вот здесь, — он показывает на левый карман гимнастерки, — лежит письмо моей Саши. Она опять пишет о сыне...
Я вспоминаю историю сына Васи, которую он нам рассказал. Это был первенец Васи и Саши, умный и красивый мальчик. Они любили его. Немцы убили их первенца. С тех пор Саша в каждом письме пишет Васе и требует, чтобы он как можно больше убивал немцев…
Я тоже вспоминаю о своей любимой девушке… Где ты сейчас, Жанна? Может быть, осталась на вторую смену и работаешь сейчас в цехе военного завода, чтобы побольше дать мне снарядов. А быть может, отработав много часов подряд, ты спишь и видишь во сне, как изготовленные твоими руками снаряды рвут немцев на куски.
Спи спокойно, родная. Мы бережем твой покой. Я мечтал о карьере ученого. И стал солдатом, чтобы сражаться за тебя, за наш Восток, за нашу Родину, с мыслью о тебе и о Родине я пойду завтра в бой. (22.11.1942).
Письма Моисеея Мартынова жене Тамаре
Милая Томочка! Все время находился в условиях, когда писать тебе не мог. Вчера вернулся. Целую ночь не спал, так как палили из всех видов оружия, и я в том числе из своего пистолета выпустил не одну обойму. Вот она победа, о которой так много мечтали всем мы эти долгие тяжелые годы… Возможно, буду проезжать мимо дома и удастся сбежать хоть на минутку, другую… (9.5.1945).
Даже не верится, что снова тебя увижу. Буду целовать твои губки, шейку, держать твою руку в своей. Неужели это когда-нибудь будет? (14.10.05). Исполнилось ровно 4,5 года, как уехал я на полтора-два месяца. Какая злая ирония судьбы. Но может, снова жизнь улыбнется… (21.10.1945).
… Каждый год думалось, что это последний, и никто не знал, когда же наступит он — этот последний год, месяц, час войны. А почти каждая минута этих долгих лет была насыщена смертью, и если думал я о вас, когда лежал в грязной канаве, в виду близких разрывов или бродил ночью по полю с риском налететь на мину, или во время бомбежки, то лишь в том смысле, что вряд ли когда увижу. Я верил всегда, что наступит день победы, но трудно было надеяться присутствовать на празднике победы. Однако мне посчастливилось…
А время идет и не молодит, а старит… Мое пожелание, чтобы ты примирилась с тем эрзац-мужем, которого ты получишь вместо того, которого ожидаешь. А об этом я часто думаю, чтобы жизнь нашей милой Бэтюрки сложилась счастливее, чем у ее родителей, тогда все наши жертвы будут оправданны. Если бы ты только знала, как я устал ждать, но теперь уже недолго… (19.11.1945 из Кенигсберга).
Примечания дочери: "Папа вернулся с войны хоть и уцелевшим, но очень, очень, очень весь больной. По месяцам жили в болотах, в сыри, спали урывками и не снимая сапоги. Когда снимали изредка в землянке, где была печка, чтобы обувь просушить, вместе с портянкой вываливались из ног куски окровавленного мяса с кожей. Водкой протрут и замотают снова. На ноги папы страшно было смотреть… А в легкие и сердце нам снаружи не заглянуть. Рентген сказал, что легких там почти не осталось..."
Письмо Гавриила Трейва, опубликованное в журнале "Крестьянка", подруге
Давно не писал я тебе, дорогой друг мой! А много за это время изменилось. Я прошел и проехал всю Латвию, часть Эстонии и Литвы, всю Польшу, и вот наконец мы в логове фашистского зверя — в Германии. Не ожидавшие этого пруссаки в панике удирают вслед за своими войсками, бросая насиженные гнезда с награбленным добром.
Об этом моменте мечтали мы, выгоняя врага с родной земли, мечтали, коченея в болотах Демянска и Старой Руссы, идя по колено в ледяной воде, засыпая на короткий час у костра, на еловых ветвях...
Скажу откровенно: приятно хозяином ходить по немецкой земле, заходить в их дома и видеть скорчившиеся в страхе, заискивающие физиономии, их рабскую угодливость, с которой они стелют нашим бойцам свои просторные немецкие кровати с огромными перинами...
Близок день, когда мы, фронтовые друзья-товарищи, крепко пожмем друг другу руки и с победой поедем по домам… Жди этот день, дорогая! (апрель 1945).
 |